Место падения самолета в северной части Тихого океана спасатели обнаружили через... 17 часов после того, как экипаж оказался в ледяной воде. О чуде выживания был короткий комментарий специалистов, подготовленный автором этих строк («Известия» № 179, 1988 г.). Но там ни слова о катастрофе, о судьбе экипажа. На это был ряд причин, главную назову ниже.
Драму и подвиг морских летчиков в субарктике я восстанавливаю строго на основе свидетельств.
ТИХИЙ ОКЕАН... Самолет еще летел, но уже падал. Эта явь ворвалась в сознание экипажа вместе с угрожающей тишиной, когда внезапно заглохли оба двигателя. Попытки вновь оживить турбины не удались. Враз вышли из строя приборы, прервалась связь внутри самолета и с аэродромом. Многотонная боевая машина, похожая на серебристую птицу с веретенообразным телом и скошенными крыльями, падала в океан. А впереди по курсу пилоты уже видели знакомый берег с характерными очертаниями вулкана. Теперь все зависело только от техники пилотирования. Но что мог экипаж, если машину этого типа даже в исправном состоянии еще не сажал на воду никто? Аварийный отказ энергетики исключал возможность маневрирования скоростью, механизацией крыла. Пилоты понимали: стоит одному крылу коснуться воды чуть раньше другого — и вся махина пойдет на бешеной скорости кувырком. А темная поверхность океана приближалась неотвратимо.
В обреченном самолете критический отсчет времени начался для командира экипажа Константина Ефремова, второго пилота Юрия Казимирова, штурмана Афанасия Ле, начальника связи Владимира Иващенко, оператора Александра Пяткова и стрелка-радиста Вадима Блохина. Они хорошо выполнили учебное задание, возвращались в свой дальний гарнизон, где почти всех ждали жены и детишки. И вдруг — беда.
Самолет шаркнул по воде, перемешанной с полями тонкого льда-ниласа, сперва хвостом в направлении на ветер, затем всей плоскостью фюзеляжа и крыльев. Обитатели кормовой кабины — Иващенко и Блохин — погибли почти сразу.
ЗЕМЛЯ, АЭРОДРОМ. Руководитель полетов Иван Семенцов принял по радио спокойный доклад Ефремова: «Я — четыреста шестой, прохожу контрольный...» Разрешил самолету снижение, задал курс, эшелон, дождался подтверждения. Светящаяся метка — отраженный сигнал летящих — сместилась с периферии обзорного экрана локатора, приближаясь, и вдруг пропала. Семенцов попытался вызвать самолет по основному радиоканалу, по запасному. Тишина. Запросил службу ПВО, другие пункты наведения — ни на одном индикаторе Ефремов не проявился. В таких случаях у авиаторов механизм спасательных действий срабатывает немедленно.
ТИХИЙ ОКЕАН... Море в зоне бедствия было на редкость спокойным. Самолет покачивался на легкой зыби, проваливаясь кормой. Из люка операторской кабины в центре фюзеляжа показался Пятков с разбитым окровавленным лицом. К нему через крыло заспешил промокший — успел искупаться — Ефремов, помог выбраться, отстегнул парашют, усадил в одноместную резиновую лодку. С воды донесся возглас правого пилота Казимирова: «Самолет тонет». Они не успели даже посмотреть, как там Иващенко и Блохин в кормовой кабине: пытались выбраться или нет. Корма затонула сразу. Самолет ушел в пучину стоймя. Но погибшие товарищи успели отстрелить пятиместную спасательную лодку. Она покачивалась в стороне, метров за четыреста, во льдах. Добирались к ней по двое в индивидуальных надувнушках, промокли насквозь, одежда стала тяжелой. Большая лодка оказалась перевернутой. Казимиров влез на ее дно, схватился за бортовые шнуры и опрокинул на себя. Трое разместились в большой лодке, привязав к ней одноместную, где остался Пятков. Пока второй пилот собирал дюралевые весла, Ефремов и Ле занялись радиостанцией. Портативный передатчик командир сохранил в кармане, но химическая «долгоиграющая» батарея к нему куда-то исчезла. В лодке скопилась вода — нанесли с одеждой, один отсек, поврежденный, по всей вероятности, льдом при сбросе на скорости, стал подозрительно худеть. Они стали вычерпывать воду и вдруг увидели батарею питания — на нее уселся Казимиров. Непослушными пальцами Ефремов попытался завернуть тугую резиновую манжету и снять колпачки с разъемов на шнуре питания. Ничего не получилось: руки онемели. Тогда он извлек из комбинезона охотничий нож...
БОРТ ПОИСКОВОГО САМОЛЕТА. Командир Ан-12 отряда поисково- спасательной службы Николай Яковлев команду на запуск получил через 19 минут после объявления готовности номер один. О цели полета и секторе поиска экипаж узнал во время рулежки. Перед этим взлетел гидроплан. Погода была ясная, что, конечно, обнадеживало. Они шли на высоте 1.800 метров над морем вдоль берега. Вдруг услышали позывные передатчика. Примерно в 17.05. Одновременно сработал автоматический пеленгатор. Стали разворачиваться, а стрелка отвернула на 180 градусов, заиграла. Похоже, источник сигнала был где-то под ними. Но работал передатчик всего 3 минуты 15 секунд. И замолк. Они еще покрутились — тишина. Доложили на КП, дали район удаления, азимут. Получили команду вывести в этот район гидроплан и два вертолета. Искали вместе.
— Мы видели какую-то красную точку, — сказал мне Яковлев. — Она то исчезала, то появлялась. Наводили вертолетчиков прямо на нее — они ничего не подтвердили. Все в предзакатном солнце блестело, отсвечивало, рябило, шуга отдавала красным...
ТИХИЙ ОКЕАН... Так совпало, что Ефремов соединил рацию с питанием, включил ее, когда на горизонте появился Ан-12 Яковлева. Самолет явно повернул, пошел по кругу, Ефремов передал радиостанцию штурману, сам схватил маленькую лодку, вскинул ее, используя блестящее дно как рефлектор. Казимиров сидел на корме, он заметно ослаб: сказывался возраст — без малого 44 года прожито, давно мог уйти на наземную работу, нынче как раз решил расстаться с небом. Он напряженно следил за эволюциями Ан-12. После двух виражей самолет скрылся с глаз. Но осталась надежда: их обнаружили, помощь близка. Ветер с берега прижимал надувнушки к ледяному крошеву. Большая лодка продолжала худеть. Ефремов кое-как перекрыл один клапан. Казимиров начал заваливаться назад, через опавший борт на воду. Командир перебрался в маленькую лодку, подтянулся к корме большой, принял голову и плечи второго пилота на свои колени. Штурман Ле придерживал туловище Казимирова, который говорить уже не мог, терял сознание. Он был еще жив, когда появились вертолеты и летающая лодка. Но уже не мог осознать, что спасатели ищут их где-то в стороне, не приближаясь. Дотемна второй пилот не дожил...
Катастрофа произошла за три дня до начала прошлой весны, но в таких широтах Тихого океана, куда весеннее тепло приходит с большим отставанием от календаря. Работая над материалом, я позвонил в региональное управление гидрометеослужбы и узнал: той ночью метеостанция ближайшего к месту трагедии маяка регистрировала 17,4 мороза. На что же могли уповать с приходом темноты авиаторы, насквозь промокшие, относимые течением и ветром от точки, где был засечен их радиосигнал?
РАССКАЗЫВАЕТ ТАНЯ ЕФРЕМОВА, МЕДСЕСТРА: Часа в три у нас, в авиагородке, по громкой связи передали: «Парашютной службе — тревога». А в пятом часу тревога была объявлена по гарнизону. Дочь спала. Я из магазина принесла восемь тонких стаканов, смотрю — один лопнул. Я, конечно, в приметы не верю, а тут, как назло, какое-то нехорошее совпадение. Дочь проснулась, спрашивает: папы нет? Пошли на улицу, там люди собираются. Встретила Галю Глухову. Что-то Кости, говорю, долго нет. Она мне: не волнуйся, обычная тревога, может, лодка чужая появилась, может, самолет. До полуночи ждала — Костя не идет. В половине второго ночи отправилась к Глуховым, а они сидят одетые. С Костей? — спрашиваю. Да, говорят, мы пока не хотели тебе сообщать. Под утро появился помполит. Объясняет: исчезла точка на экране, мол, искали, ночью поиск прекратили, с рассвета снова начнется. Ребята приходили. Зайдут, фуражку снимут, постоят и уйдут. Такое чувство: хоть и говорят — ищут, найдут, а сами не верят...
РАССКАЗЫВАЕТ КОНСТАНТИН ЕФРЕМОВ: К ночи остались мы втроем. Подбадривали друг друга: не спи, не спи. У Саши что-то зрение повредилось, наверное, рана на лице сказалась. Он все спрашивал: ищут ли? Мы говорили: да, ищут, держись. Саша помоложе нас... был. Такой сухощавенький. Видимо, тепла не удержал, начал засыпать. Мы его тормошили, но и сами чувствовали — замерзаем. Большая лодка сильно опала. Штурману пришлось лечь грудью к Саше, а под туловище я ему подоткнул правую сторону лодки, где воздух еще держался. Когда Саша замолчал навсегда, Афанасий сказал: теперь наша очередь. Вообще никто не хныкал, не жаловался, никого ни в чем не упрекал. Держались дружно до конца. Только тормошили друг друга. Ноги я, например, до колен и пальцы рук не ощущал, они распухли. Часам к девяти замолчал и Афанасий. Я остался один. Подумал, что где-то в большой лодке должна остаться парочка сигнальных фальшфейеров. Руку туда засунул, шарил-шарил, что-то зацепил, оказалось — парус. Потянул его на себя, укрылся полностью. Ветер ночью крепчал, начало побалтывать. Лодку постоянно терло об лед. Часы у меня на руке шли, водонепроницаемые, время контролировал. Сильно захотел есть. Одну шоколадку мы с ребятами съели еще днем. За час до полуночи пробил ножом две дырки в баночке сока и выпил. В кармане оставалась шоколадка, три галетины, витаминки, леденцы. Все это размокло. Карман распорол сверху ножом. Решил, что до трех часов не притронусь. Ближе к утру начал выгребать все из размокшего кармана. Руками уже не понимал, что вытаскивал. Начал жевать — там ключ от квартиры. Вспомнил, как Таня спрашивала, вернусь ли к обеду. Внушал себе: держись, держись. Всю ночь зарядкой занимался. Бесчувственными ногами пытался шевелить. А когда уже двигаться не мог, все равно напрягался. Сидел в воде по пояс, живот судорогой начало сводить. Утром голоса услышал. Откинул парус, гляжу — люди...
Его спасли моряки подводной лодки через семнадцать часов после катастрофы. Когда в госпиталь привезли, Таня кинулась к носилкам, а он поднял забинтованные руки, сжал их, показывая, что все в порядке. И Таня, сдерживая слезы, сказала:
— Мы теперь вместе, должны победить — ты, я, вот гляди: нас там сколько, все переживают...
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ. Я познакомился с Ефремовым в госпитале, когда он лежал в бинтах и возле него бессонно дежурила жена Таня. Самолет еще не нашли, причины его падения были неясны. Но объявились желающие возложить всю вину на командира экипажа: мол, он сам ошибочно выключил двигатели и затем не справился с управлением. Помимо ведомственной комиссии, аварией занималась военная прокуратура. Так что моему материалу, подготовленному по горячим следам, пришлось ждать долго.
Недавно камчатские рыбаки сообщили: они обнаружили самолет, зацепили его сетью. Военные водолазы, опустившись в жестких скафандрах, увидели: самолет разломан на две части, лежит на 150 метровой глубине у кромки обрыва. Из прокуратуры мне сообщили: привлекать Ефремова к ответственности не за что. А значит, самая пора рассказать о беспримерной крепости командира и честной доблести экипажа, до конца исполнившего свой долг.
Боевые товарищи Константина Ефремова погибли. Но вот жгучий вопрос: была ли гибель Юрия Казимирова, Афанасия Ле, Александра Пяткова вне тонущего самолета неизбежной, фатальной? Ответ необратимо горек: их можно было спасти. Их выручили бы, не откажи аварийная радиостанция в самый важный момент, когда ее услышали. Я держал в руках это «чудо» связи морских авиаторов. Чтобы соединить аварийный приемопередатчик с батареей питания, надо закатать на разъемах шнура тугую резиновую манжету, стащить пластмассовый колпачок (руками это не всем удается, приходится зубами). Затем надо точно совместить штырьки с гнездами, снова надвинуть герметизирующую манжету, нажать две тугие кнопки и надвинуть на них фиксатор. Интересно, чем оправдывают выпуск этого заведомо не пригодного для экстремальной ситуации радиоустройства его создатели?
Вопросы, вопросы... Лет десять назад упал в Тихом океане американский самолет «Орион». Летчики, которых спасли камчатские рыбаки, были одеты в специальные костюмы с автономным химическим обогревом, могли продержаться в воде достаточно долго. Экипаж Ефремова не был специально экипирован и погибал от переохлаждения. Говорят, у нас костюмы с индивидуальным обогревом, независимые от каких-либо внешних систем, придуманы лишь для рыбаков-любителей. И это в державе, обращенной фасадом к самым суровым морям планеты.
Чем больше вникаешь в детали морской трагедии, тем сильнее охватывает недоумение. В дальнем гарнизоне мне показали изодранный спасательный жилет Ефремова. Я примерил аналогичный с двумя поплавками под мышками. Спросил: легко ли с такими пузырями взобраться из воды на плот? И услышал: почти невозможно. Не выдерживают критики и надувные спасательные лодки. Характерно, что оставшиеся в живых моряки с подводной лодки «Комсомолец», выступая по телевидению, тоже сетовали на несовершенство спасательных снаряжений.
Все мы твердо знаем — доказательств тому множество, — каким высоким профессиональным мужеством обладают наши моряки, летчики, полярники, все те, кто связал свою жизнь с делом, не исключающим экстремальные ситуации, повышенный риск. Но это отнюдь не значит, что, скажем, при создании экипировки для этих людей, при разработке оборудования кому-то позволено допускать просчеты, а то и производить откровенный брак, как бы рассчитывая при этом на особую выносливость, особую закалку своей «клиентуры». Дескать, все равно выдюжат, стальные ведь люди... Неужели не ясно: чем рискованнее дело, тем тщательнее должно оно быть продумано, подготовлено, тем безотказнее должна действовать техника, тем надежнее должно быть оборудование. Даже самая сложная профессия должна заключать в себе минимальную долю риска, если уж этот риск вообще не может быть сведен к нулю. Это надо понимать, строго спрашивая с тех, кто на своем месте, отношением к своему делу создает, по сути, дополнительные искусственные трудности в работе людей героических профессий.
Ю. БАЛАКИРЕВ, соб. корр. «Известий». ВЛАДИВОСТОК.
